Провинциальная история нравов, замаскированная под - Страница 72

Стол Голубева находился в самом углу. Комнату освещала одна-единственная лампа около входа — у противоположной стены. Сима решила, что в случае чего подсветит себе фонариком, с которым до известного случая ночные обходы совершала. Он предусмотрительно лежал в карман брюк.

На столе следователя — пожалуй, единственном из всех — царил идеальный порядок. И никаких папок с документами. Сима задумчиво пожевала губу и обошла стол. Ящики! Три штуки. Два открыты, один — самый нижний — закрыт на замок. Рассудив, что дела, скорее всего, находятся в более труднодоступном месте (хотя кто счел бы ящик стола труднодоступным местом? Только та, в чьей жизни всегда найдется место подвигу) Сима не стала тратить время на осмотр верхних ящиков, произнесла заклинание, и замок щелкнул.

В ящике и впрямь оказались папки. Но не успела Серафима протянуть к ним загребущие ручонки, в коридоре послышались, и открылась дверь. Кто-то вошел в кабинет.

«Вот черти», — пронеслось в голове охваченной паникой Серафимы. Это ж скандал какой будет, если обнаружиться, что она по чужим вещам лазила.

Недолго думая, она бесшумно задвинула ящик и заползла под стол, благо места было достаточно. И притаилась там, дыша через раз. Заклинание невидимости, всегда бывшее предметом ее вожделения, принадлежало третьему уровню допуска, а больше ничего полезного в голове Симы не всплыло. Одни воображаемые сцены раскрытия ее преступных замыслов. Позора не оберешься. Ее и так в участке не слишком любят. Ей не простят.

Шаги направились — вот невезуха — в ее сторону. И тут зазвонил телефон. Известная мелодия, стоящая на большинстве сотовых. В том числе и на ее, Симином. На какое-то ужасное, невероятное мгновение, в котором время словно остановилось, магиня подумала, что это ее телефон. Она совершенно забыла, что оставила его в сумочке. В глазах поплыло, сердце замёрзло, а руки конвульсивно дернулись к карману.

— Да? — спросил Голубев совсем рядом с ней.

Сима даже дух перевести не посмела. Только дрожащие руки сцепила крепко-крепко и молилась всем богам, чтобы пронесло.

— Нет. Да ключи забыл от машины. Пришлось вернуться. Еду я, еду. Куда торопиться? Нет, кипучую деятельность изображаю. Нет, Миш, нет. Можешь не волноваться. Никто не найдет. — Пауза. — Конечно, знаю! И он знает. И вообще, какая разница, что он думает? Ритуал мы проведем в любом случае, даже если он против. — Пауза, во время которой Серафима снова затаила дыхание. Но уже не от страха. — А что может пойти неправильно? И?.. Ну, подумаешь, другого найдем, мало детей в городе? В крайнем случае из соседнего притащим, мне все равно. Ладно, некогда. Давай я приеду, и мы поговорим. — Над головой заледеневшей Серафимы звякнули ключи, звякнул, отключаясь, телефон. Словно эхо, звякнуло и ее сердце. Гулко, надрывно, сбившись с ритма на одно мгновение. Где-то вверху тяжело вздохнул Голубев. — Дебилы. Понабрали уродов и паникеров. — И первый раз Сима была с ним полностью согласна…

…Следователь уже давно ушел, в комнате воцарилась мертвая тишина, а Серафима все сидела под столом, пытаясь осмыслить, переварить или хотя бы уяснить. Выходило плохо. Выходило отвратительно. Выходило — никак. Потому что если слух не подвел, то Голубев — скотина, ублюдок, выродок. Предатель. Похититель — или соучастник похищения ребёнка. Но… как же так? Как такое может быть? Как вообще тот, кто призван охранять покой граждан, смеет нарушать закон? Лгать? Притворяться? Без малейшего — судя по тону — зазрения совести. Это невероятно, уму непостижимо, чудовищно!

Да она… она его… она Славию пожалуется, вот что она сделает! Он из этого следователя не только душу — кишки вытрясет, узлом завяжет и обратно засунет. И жить заставит после этого еще долго-долго.

Как же так? Как же так?

Почему-то вспомнились слова Яра о том, что осознание простыми гражданами того, что закон и порядок не всегда корректно охраняется, может привести к неконтролируемым последствиям. Только сейчас Серафима поняла — правда. Приведет. Потому что даже ей, магине, стало страшно, стало противно, стало жутко. Она растерялась. И одновременно ее взяло такое бешенство, что только желание вывести негодяя на чистую воду удержало от того, чтобы выскочить и начистить ему репу.

Интересно, а сколько еще людей в участке в курсе? Знает ли Егор? Знает ли Кот? Хорошие, в общем-то, ребята. Но ведь и Голубев, казалось, переживал, сочувствовал горю женщины, у которой украли сынишку.

Как выяснить правду? К кому обратиться без опаски?

Сима пристально уставилась в пол, словно там был написан ответ. Так она просидела пару минут, затем отмерла. В ней проснулась жажда деятельности.

В первую очередь она, как и собиралась, залезла в ящик, отрыла там дело Степана и пару раз повторила шепотом адрес — чтобы не забыть. Подумав, вместе с папкой с трудом вылезла из-под стола, выпрямилась, помахала руками, ногами, чтобы восстановить кровообращение, и направилась к ксероксу. На копирование бумаг ушло десять минут — многого Голубев не накопал, что теперь было объяснимо. «Хотя работал целыми днями, скотина, — злобно подумала Сима, кладя в ксерокс очередной листок. — Изображал, актеришка недобитый».

Вернувшись в комнату, она положила дело на место и закрыла ящик, замок щелкнул автоматически. Она же строевым шагом вышла из кабинета. Ну, Голубев. Ну, держись.

Она достала сотовый и набрала номер.

— Яр, ты не мог бы…

* * *

— Я не пойму, откуда столько эмоций.

— Как — откуда? Как это — откуда? Он похитил ребенка! Он… он… он же — следователь! Он все знал с самого начала!